[Shinari]

Название: Немного иначе
Автор: Бри32
Размер: миди
Пейринг/Персонажи: Виктор Никифоров/Юри Кацуки
Категория: слэш
Рейтинг: R
Краткое содержание:Витя с детства обожает кататься на коньках, восхищается профессиональным японским фигуристом и его сердце замирает от звуков фортепиано.
AU: в начале истории Виктору шесть, он постепенно взрослеет и оказывается покорен катанием Юри, который старше его на четыре года и знать не знает о своем маленьком фанате.

5

9 лет.

Увидев разницу между «техничным» и «душевным» прокатом, Виктор взялся за программу с новыми силами. Первым делом, когда пришел домой, просмотрел все выступления Гран-При: как основные, так и юниоров. Во взрослых артистичность и сложность стояла совсем на ином уровне, и пока он не слишком себе представлял как это выстроить с собственной темой. И немаловажным моментом стала близость тем с японским фигуристом. Он еще несколько раз прокрутил ролик с «Белым вальсом» (как про себя его назвал Виктор, не разобрав вычурное название на английском), а затем забил имя подростка в поиск и до вечера рассматривал его выступления (заодно и вспомнил, где слышал Шопена — прошлогодний детский Азиатский крутили на катке неоднократно, особенно двойные на повторе). Разбирал посекундно, всматриваясь в скольжения и жесты, высматривая в них отсылки и тайные знаки. Постепенно стал понимать значения некоторых из них: вот протянутая рука и приглашающая улыбка, такая теплая, словно он приглашает на танец не знатную даму, а давнего друга. Отходит от нее спиной вперед, точно не может налюбоваться напоследок, а вместе с тем это изящный заход на тройной риттбергер. Цель вырисовывалась четче.
Витя залез в комнату отца и достал потрепанную видеокамеру, которой когда-то часто пользовались, но теперь она пылилась в шкафу. И во Дворце показал как ею управляться загоревшейся идеей Миле и скептично пожавшему плечами Гоше, упросив их помочь. Почти час после основной тренировки убил на то, чтобы записать идеальный прогон его произвольной. И дома с той же дотошностью вглядывался в видеозапись, иногда утыкаясь носом в подушку и прикусывая ее от стыда, невольно сравнивая. Боже, и он-то гордился московской медалью? Еще и над Поповичем подтрунивал?
Утром смущение стало невыносимым. Никифоров торопливо отчитался Якову, что на тренировке его не будет и, отключив мобильный, сбежал в Михайловку. Тепло поприветствовал неизменную вахтершу, взлетел по лестнице и заставил себя войти в залу к Барановской.
— С чем пожаловал? — Лилия даже на голос казалась до крайности довольной. Сил, чтобы поднять глаза и убедиться, у Виктора не было.
— Вы ведь знаете, Лилия Дмитриевна, — запальчиво начал он и постепенно сдулся. — Мне бы в хореографическом позаниматься. Можно? Только я пока сам, а там…
Показывать Лилии недоработанные фигуры? Да ни в жизнь! Еще и такого позора он не вынесет.
Но балерина смилостивилась, кивнула и не стала ехидничать, видимо, догадавшись о глубине его неуверенности. Или заметила пылающие уши. А может и все вместе, с нее станется.
Огромная зеркальная стена в соседнем помещении без прикрас показывала деревянные движения, дополненные детской угловатостью. Виктор огорчался из-за неудач, бесился на самого себя, просматривал видео на телефоне и вставал в позу заново. К середине дня кое-что уже складывалось удовлетворительно. Дожидаться Барановскую пока не имело смысла, и Витя сбежал, прокравшись мимо балетного зала. Разумеется, прогулял школу, но при этом оставался абсолютно уверен — не зря, ой не зря.
На вечерней тренировке Фельцман вновь проявил свою недюжинную наблюдательность и мгновенно распознал чужой стиль в катании ученика. Схватил за ветровку и отволок в темный уголок — как иногда называли тренерскую между собой фигуристы. Пристроил на мягком стульчике, умостился напротив.
— Я рад, Вить, что ты решил развиваться. Рано или поздно бы пришлось, но ты заметил самостоятельно, увидел чего именно не хватает — и это похвально. Но.
Яков пригнулся ниже, чтобы их взгляды оказались на одном уровне. И дальше вел беседу в серьезном тоне, с ноткой металла.
— Но ты уж, Никифоров, сразу реши: катаешь свое или чужое? Если стремиться стать просто похожим, то пошел вон с катка немедленно и не трать зря мое время. Я тут готовлю профессионалов с их собственным стилем, если хочешь, единственным и неповторимым. Во-первых.
Виктор слушал, боясь не то что пошевелиться — вздохнуть слишком громко. Яков с поразительной точностью стрелял по мишеням и попадал ровно в яблочко. Указал на то, что Витя упустил из виду, погнавшись за призраком чужой чудесной программы.
— А во-вторых?
— Знаешь, чем русское фигурное отличается от всего мира? Во главе угла — техника. Да, сейчас у нас другие реалии, на соревнованиях хотят, порой, странного. Только интерпретация — штука ненадежная. Когда тебе за нее под сотню поставят, а когда и сорока пожалеют. Хочешь полагаться на случай и настроение: свое и чужое, тех же судей?
Мальчишка осторожно покачал головой.
— То-то же, — довольно хмыкнул тренер. — А вот первая половина оценки — зависит только от тебя и никто не придерется. Если ты прыгнул идеально и выехал на сто — так и как тут подкопаешься? Так что, парень, хореография — прекрасная и нужная вещь, а все же для начала убедись, что прокат не завалишь. Иначе будешь как тот, японский птенчик — крылышками трепещет красиво, а полететь не может.
Витька вышел из тренерской в смешанных чувствах. Согласиться полностью с Яковом Давидовичем он не мог — все же канадская арена замирала в трепетном восхищении не от идеальных вращений или тройных. Но и не понять его логики не мог: баллы выставляют судьи, а не зрители. Звучало разумно, но Яков же сам сказал — у нас тут профессионалы с неповторимым стилем. А кем будет Никифоров, если станет беспрекословно следовать указаниям тренера?
В голове зрела коварная затея. Их же с тем юниором непременно начнут сравнивать? Значит Витина задача — откатать свой «вальс». Не «белый».

***

10 лет.

На областных Виктор выходил первым — ему это пришлось по вкусу. Он решил воспринять порядковый номер как знак. Фельцман привычно бурчал наставления ему и Гоше, уже откатавшая Милка кривлялась со зрительских мест. Попович нервно шутил про бронзу волос подруги и поразительные совпадения, Витя помалкивал, настраиваясь.
Дождался пока со льда удалятся остальные из группы, оставил на бортике теплую куртку и сделал еще круг, привыкая. Строгий черный костюм отлично контрастировал с белыми поверхностями катка, даже казался бы слишком мрачным, если б не блестки, и Витя позволил себе шалость — выпросил черные перчатки. Лилия, первый раз их увидев, шипела истинно змеей, прекрасно понимая откуда растут ноги выходки и осознавая как четко будут видны руки фигуриста. Но Виктор настоял.
Едва услышав музыку, он закружился в танце с неведомой девушкой, привычно ведя ее за собой (дали знать несколько посещенных уроков вальса). В свое время он решился: если катание Кацуки — танец с другом, то его станет последним прощанием.
Виктор пропитался нежным звучанием скрипки, которая тосковала и плакала вместо него. Робкие самообъятия в тройном тулупе звучали, как и положено, призывно и одиноко. В дорожке он мчался за ускользающей тенью, что пропадала во второй половине программы. А, застыв в финальной позе, чуть приподнимал голову, словно увидел нечто безумно интересное на другой стороне арены.
Витя про себя пафосно назвал прокат «Вальс прошлого и будущего». И с нетерпением ожидал, как окружающие воспримут его первую попытку настоящей произвольной. Вышел со льда, вцепился в пиджак тренера и замер, обратившись в слух.
Милка завизжала прямо над ухом, первой увидев цифры. Сбежала из зрительского сектора и кинулась Вите на спину, молотя руками. Затем Витя осторожно посмотрел на Якова. Что ему баллы? Вот Фельцман лучше знает, когда результат хороший, а когда очки — это просто очки. Мальчишка недоверчиво протер глаза.
Яков просто сиял. Сгреб его своими медвежьими ручищами и аж приподнял над полом, сжимая до треска костей. Даже костюм не пожалел.
Приговаривал:
— Ух, Витька, ух, чемпион. Откатал так откатал. Мы с тобой еще не так зажжем!
А Никифоров про себя радовался, что все получилось. И техника не подкачала, конечно, можно бы и лучше, но точно неплохо. И хореографию они с Барановской выправили на ура. Даже тройной этот дурацкий, вымученный за зиму, удачным оказался. А главное — прокат абсолютно «его» получился, совсем не японский.
На сей раз он золотом гордился гораздо больше, товарищам по катку не отдал — сам не мог налюбоваться. Слишком много было вложено в медаль сил, не только физических, а еще и фантазии, даже вдохновения.
Повесил над письменным столом в комнате. И, наконец, зашел на «ютуб», решившись посмотреть как выступили юниоры в финале — до того он сознательно не слушал новостей о юношеском Гран-При, чтобы не появился вновь соблазн уподобиться, пусть бы и невольно.
Но свежий поиск по имени азиатского фигуриста выдал видео с совсем коротким интервью, словно его чудом поймали на пару минут уже в аэропорту, незадолго до посадки.

— Кацуки-кун, вы можете что-то сказать о схожей с вашей программе на российском детском чемпионате? У вас общая музыка, не так ли?

Разговор велся на японском, но внизу бежала строка английских субтитров. Виктор покусал палец в задумчивости и вбил текст в онлайн-переводчик.
«Ох».

6

11 лет.

С недавних пор, Вите перестало казаться забавным слово «совпадение». В детстве он развлекался тем, что разбирал его на части и гадал над смыслом. Ну правда же, сов-падение — получалось «падение сов»? Зачем им куда-то подать? Или «совместное падение». Совместное падение сов. Как синхронное катание, только не на льду, а куда-то вниз. «Ух» — и летишь в темную пустоту.
Вот именно что-то подобное он за собой и подмечал.
Казалось бы, все шло своим чередом, весьма позитивным причем. Он умудрился закрыть в межсезонье первый юношеский и готовился уже к настоящему, второму спортивному разряду. Оставались последние ступени до КМС*, самые ответственные и важные — а с кандидатом можно выступать в юниорах. Тут не забалуешь: вместо двух-трех минутной имитации произвольной, ставились обе программы и это вызывало определенные трудности. Развести в уме элементы стало труднее и иногда он уплывал, начиная под бодрый темп короткой выводить плавную, растекающуюся дорожку. Это сразу же замечали все присутствующие на льду: старшие смотрели с сочувствием, понятливо кивали, тогда как неожиданно вывалившиеся пара дошколят разевали рты. Витя выпадал из ритма, безбожно отставал от мелодии, но вместе с тем словно светлел лицом и катал с абсолютной уверенностью. Яков ругался сквозь зубы, дергал за локоть и волок не сопротивляющегося мальчика к бортику. Совал в руки стаканчик обжигающего несладкого чая и только тогда Никифоров удивленно хлопал глазами.
— Но я же… шел за музыкой. Вы ведь сами сказали, слушать мелодию.
И, когда слышал в записи свою тему, ошарашенно прислушивался. Пожимал плечами. Мало ли что показалось, бывает.
Приходил домой, старался дольше гулять и играться с родным Маккачином, а меж тем ставил на загрузку новое видео с японских национальных. Сколько же пришлось потратить усилий в свое время, чтобы догадаться, как их найти. И хмыкал, вновь в очередной раз слыша в колонках уже знакомую музыку. Ровно ту же, под которую неведомым образом катал во Дворце за пару дней до юниорских соревнований. И это было совсем не смешно.
Он научился с первого взгляда на лицо юного спортсмена через скверную запись определять стиль проката. Как есть игра «Угадай мелодию», вот там нужно узнать песню с первых нот. Если бы там загадывали исключительно музыкальные композиции одного японского фигуриста — Виктор стал бы абсолютным чемпионом. Однажды поделился этим странным наблюдением с Милой (в последнее время Гоша ходил хмурый и избегал его по неизвестным причинам), та засверкала глазами и выдала что-то про межконтинентальную телепатию. Пришлось отмахнуться от дурацких попыток разгадать тайну.
Тем более, в прокате Никифорова к осени должны были появиться не меньше четырех безупречных двойных прыжков и это не считая каскадов. Виктор не привык к мысли, что у него что-то не получается и уперся — ему хотелось все шесть. И тройной в начале произволки, как свечку в торт.
Тройной тулуп у него имелся. Почти идеальный, отшлифованный до яркого блеска, выстраданный отбитыми боками и коленями, с не сходящими синяками. Витя прыгал его ежедневно, раз по десять на дню, все боясь что-то упустить, забыть какую-то неимоверно-важную деталь в исполнении. Стремился создать его таким, чтобы не стыдно прыгать даже в юниорской лиге.
Милка завистливо вздыхала, сдавшись после двух недель безуспешных попыток под непрекращающиеся крики Якова, стремящегося прекратить произвол. Покивала понятливо на его объяснения в различии катаний юношей и девушек и продолжила вздыхать, но уже за бортиком. Гоша тоже пробовал, где-то с месяц, а потом плюнул, буквально. Отхватил леща от тренера и начал из-за чего-то грузиться.
А у Никифорова не ладилась дружба с риттбергером. Вообще. Вот ни на грамм. Даже пресловутый самый сложный лутц покорился за пять месяцев. И ему бы плясать от радости — пять из шести, это же восхитительно. Но он тихо бесился, а изредка и не очень.
Яков Давидович выглядел скорее довольным. Показывал снова и снова: либо сам, либо в замедленной записи, поясняя, что Витя делает не так. Советовал немного расслабиться.
— Видишь какое дело, Витек, — он прихлебывал кофе из термоса и прикусывал наспех сбитым бутербродом. — У всех есть какие-то предпочтения. Толчковая нога там, опорная. Некоторые крутятся по часовой и ничего. Вот и тут, если любимые прыжки, то удаются при любой погоде, а бывает и так, — кивнул на перешнуровывающего конек парня, устроившегося прямо на льду. — Про лутц четверной слыхал уж?
Витька кивнул. Еще бы не слышать, всем спорткомплексом гудели.
— Тулуп и сальхов простые, их еще в девяностые взяли. Казалось бы, дальше флип и риттбергер, как средней тяжести, ан нет. Я вон, флип терпеть не мог и ничего, смирился и катался с другими. Вот и ты…
Тренер договаривать не стал, ожидая, что его поймут и так. Понять-то поняли, только соглашаться не спешили.
Витька вычитал в одной из брошюрок в тренерской понятие «спортивная злость». Не когда ты кого-то вправду не любишь, нет. Дружишь, симпатизируешь, удачи желаешь сопернику. А потом он выходит на арену и творит что-то невообразимое, невозможное для тебя. И непонятно, то ли восхищаться, то ли злиться, раз сам так не можешь.
Японец прыгал все тройные, хотя и падал часто. Реже всего на столь же ненавистном Викторе акселе. Чуть чаще — на риттбергере. Вот и выходила чудная панорама чувств тепло-холодно. И время от времени гуглились спортивные новости. Так что когда Кацуки распределили на Кубок Санкт-Петербурга, Витька чуть не закричал от переполнивших эмоций. В его родной город, сам прилетит — это ли не удача?! На следующей тренировке он хвостиком ходил за тренером, заглядывал ему в глаза и печально-печально вздыхал.
— Да выкладывай уже, сил моих больше нет! — взревел Фельцман под вечер, а затем всмотрелся получше в сияющее честностью голубые глаза. — Впрочем, сам догадаюсь. Япошка твой?
Витя помотал головой возмущенно, мол, как вы могли помыслить!
— Нет! И не мой он.
— Уж да уж. Когда хоть любоваться пойдем?
— В последнюю пятницу августа короткая. Яков Давидович, пойдем же, да? — Никифоров теребил чуть короткие рукава толстовки, напрасно стараясь не выдавать ажиотажа.
— А что, не у нас будет?
— В «Спартаке».
Мужчина скрестил руки на груди, задумался на минуту и наконец определился:
— М-да, в «Юбилейном» бы лучше, конечно. Ну да ладно, устроим пацанам показательную.

***


Когда Юра мелким первоклашкой пришел в Ледовый дворец записываться в секцию, он думал только о том, как это будет круто. Засматривался на кубки в стеллажах, критически осматривал фотографии на стендах с соревнований и тренировок. Мужественный спорт, травмоопасный и идеально ему подходит — так он считал, напевая заевший мотив: «В хоккей играют настоящие мужчины, трус не играет в хоккей». Уже подбирал коньки.
Можно было бы подумать, что он увидел известного фигуриста и влюбился в катание — ничуть. В жизни все оказалось куда проще — места в секции закончились. Однако продолжался набор в фигурное катание. Юрочка заявил, что это для девчонок и ему не подходит, но после предложения перейти через пару месяцев куда ему больше хочется, неохотно согласился.
Вскоре начались занятия в младшей группе (в чем смысл их разделения, Юра до конца не понимал — занимались они часто одновременно, только уходили раньше). Мальчик познакомился с ребятами и с некоторыми умудрился сдружился. Иногда косился на парней чуть постарше, Витьку и Гошу, особенно когда те начинали придуриваться: чередовали вращение в разные стороны, пока у кого-то первым не закружится голова или катали сокомандников паровозиком вдоль бортов. Он фыркал недовольно, учился твердо стоять на коньках и рвался повторять за ними, так и продолжая время от времени поглядывать на расписание хоккеистов.
Пока однажды в выходной тренер не пришел в приподнятом настроении, подхватил ребят из обеих групп и отвез на каток на другой стороне Питера. Гоша говорил, что там сейчас проходит один из юниорских этапов Гран-При, и если ты не видел произвольные чемпионов своими глазами, то какой ты к чертям фигурист. Юра вертелся в пластиковом кресле на трибуне, не особо следя за программами. Даже когда погас верхний свет и рампы направили на арену, он дергал за отросшие до плеч волосы Витю — дразнить его было куда забавнее. Тот вырывал пряди из детских рук и раздраженно обещал завтра же постричься. Собирался еще что-то добавить, но внезапно умолк и восторженно уставился на каток. Юра проследил за его взглядом.
На лед выходил невысокий мальчишка в черном костюме, японец, как объявили по мегафону. Задумчиво проскользнул по кругу, пару раз взмахнул руками, разминая, и замер в центре катка. Зал постепенно заполнила музыка и за мгновения до первых отзвуков пианино, фигура тронулась с места. Спортсмен, несмотря на еще не ушедшую детскую пухлость, двигался легко и свободно. Тонкие руки-веточки тянулись к зрителям, а плавные движения гибкого тела привораживали, заставляя задержать на себе взгляд. В какой-то момент он неуловимо улыбнулся публике и решительно взлетел, только и щелкнули лезвия об лед. Яков Давидович нагнулся к младшим из своих учеников и вполголоса стал пояснять его действия: «Тройной аксель из кораблика, а вот сейчас — каскад тройной тулуп-двойной сальхов. Видели ошибку — потерял равновесие на дорожке? М, весьма выразительная либела с переходом в полубильман. Попович, чтоб завтра повторил!
Большую часть Юра не понял, хотя заметил, что Витька слушал чрезвычайно внимательно, впитывая каждое слово. И именно потому рассмотрел нечто иное: остальные спортсмены через половину программы катались как сонные мухи, выжимая последние силы и обливались потом. А азиатский парень, казалось, усталости даже не чувствовал, прыгая так, точно презрительно смеялся над способностями человеческого тела. Фельцман подметил его взгляд, согласно хмыкнул:
— И откуда в таком цыпленке столько выносливости? Если бы еще комбинированное вращение не срывал и аксель чистый.
Плесецкий недоверчиво взглянул на тренера. Того, что показывал этот раскосый мальчишка мало?
— Все элементы как из учебника, прыжки неуверенные. С ним еще работать и работать.
Когда фигурист замер в финальной позе, группа не утерпела и вскочила со своих мест, хлопая с такой силой, что заболели ладони. Спортсмен раскланялся и сбежал в КиК**, только теперь позволив себе согнуться от усталости и задышать чаще. Озвучили баллы, но Юра не знал, какие они: высокие, низкие? Никифоров уставился на экран под потолком, торопливо повторяя имя выступавшего, словно хотел вызубрить наизусть.
Позднее, уже когда они пробирались к выходу, этот Витька пропал. Не то, чтобы его особенно жалко, да и не пропадет почти двенадцатилетний лоб один, но Яков отказался уезжать без него. Пока все столпились у автобуса, Юрка прошмыгнул через задний вход в здание и как раз успел заметить беглеца. Он притулился у стены и, когда фигуристы проходили мимо, осторожно дотянулся до темной олимпийки с японским флагом на рукаве. Молодой спортсмен неуверенно оглянулся и, увидев мальчика, что-то спросил. Наверное, по-своему или по-английский, раз Витя нахмурился. Но Никифоров не растерялся, протянул плакат и фломастер и, подглядывая в телефон (Юра узнал расцветку онлайн-переводчика), что-то сказал. Японец робко рассмеялся, совсем не зло, очень по-доброму и скорее удивленно. Присел, чтобы быть с Витей одного роста, кивнул. Подписал плакат, кажется, даже что-то нарисовал рядом. И легонько погладил по голове, едва-едва проведя пальцами по волосам. Витя солнечно улыбнулся, очевидно, поблагодарив, и проводил юношу взглядом, пока тот не скрылся в зоне для участников соревнований. Очень аккуратно свернул плакат, засунул в тоненькую папочку и только потом помчался к выходу.
Юрка с удовольствием бы поиздевался над старшим товарищем, припомнив по ходу поездки домой его фанатство, но мальчонку заняли другие мысли. На все эти ласточки-заклоны ему по-прежнему плевать с высокой колокольни, равно как и на каких-то там иностранных фигуристов. Но зато живо запомнилось как зал громко реагировал, особенно на прыжки: взрывался одобрительными криками или огорченным гудением, в зависимости от успешности выступавшего. Это звучало здорово. Даже интересно. Раззадоривало. Юрка с интересом обнаружил в себе азарт и желание помериться силами. Чуть подумав, он решил дать фигурному катанию шанс.

*КМС – кандидат в мастера спорта.
** КиК – Kiss and Cry, уголок слез и поцелуев.

7

12 лет.

После лета Никифоров резко перестал разговаривать. То есть, он и раньше не являлся самым болтливым человеком — скорее, общительным. Но его всегда было много, в плане ощущений: стоило ему зайти в помещение, или хотя бы на огромную ледяную гладь катка, как невольно на него начинали обращать внимание. Или, скажем, подойдет к общающейся группке людей, спокойно постоит рядом и отчалит по своим делам, не проронив ни слова — а создавалось впечатление, словно сказал больше всех. Являлось ли подобное следствием Витиной живой мимики или ярких жестов — неизвестно. Однако когда он почти вовсе перестал раскрывать рот — это стало вызывать множество вопросов. Однин из них хотело бы задать последнее прибавление в семействе Ледового: какого хрена Юра не попал под ту категорию людей, которые наслаждались тишиной? Так как с ним-то Витя болтал за троих, отрываясь.
Разгадка для остальных пришла с неожиданной стороны– Попович забасил. Вернее, сначала забавно хрипел около месяца-другого, потом перешел в приличный такой баритон, а постепенно голос опускался все ниже. Заподозрившая недоброе Мила добралась и до Вити, подло поймав после тренировки и убедилась в его… да она понятия не имела, как этот тембр правильно называется! Но он оказался высоким. И тоненьким.
Парни на два голоса возмущенно отпирались, краснели и пытались смириться с мыслью, что это безобразие не навсегда. Получалось не очень. Яков хмыкнул, тревожно осмотрев мальчишек, и выдал четкие указания относительно диеты. И строго-настрого запретил разучивать хоть что-то новое, вплоть до угрозы моральной расправы.
— И теперь будете все элементы прогонять ежедневно. Оба.
Поначалу Витя удивлялся, негромко ругался про себя (тройной риттбергер издевательски помахал ему ручкой), а затем с потрясением обнаружил, что задыхается под конец тренировки. А к вечеру ноги хотелось отстегнуть и положить рядышком с кроватью. И недавно подаренные бабушкой школьные брюки, полтора месяца назад подметавшие полы, сегодня выставляли на всеобщее обозрение разноцветные носки.
Витька с тревогой бегал каждое утро к дверному косяку, царапинами отмечая рост. Прикидывал насколько вытянется еще, всматриваясь в институтские фотографии родителей, украдкой переводя дух — оба не являлись особо высокими. Полностью переучиваться прыгать из-за смещенного черт знает куда центра тяжести стало бы обидно. Да и вообще, со средним ростом в катании проще. Чей, не парник, куда ему?
Фельцман, кстати, намекал: дескать, они с Гошей растут парнями видными и если есть желание, у него есть знакомая парница под их возраст, да и Милка подает надежды. Но ребята ясно видели, как мужчине не хотелось передавать никого из них в чужие руки, пусть бы и в родном спорткомплексе. Ну, Виктор не знал за остальных, а относительно самого себя давно решил — ему дорога только в одиночники. Все вокруг твердили, что его ждет светлое будущее и он бы не желал зависеть от партнерши, волноваться за возможность помарки со стороны другого человека. А так хоть все на виду — если лажаешь, то кто же виноват?
Ему бы только снова за тройные взяться. Когда спину перестанет так зверски ломить по вечерам.

***

В первых числах октября Никифоров планировал подбить Якова на второй туристический поход для клуба, где-нибудь поближе к Кубку Ростелекома. Правда-правда, еще давно собирался. А затем, копаясь в мобильном и пытаясь одновременно с тем сложиться пополам на полу, резко выдохнул:
— Он перешел во взрослую лигу!
Юра недоуменно на него глянул и тут же раздраженно фыркнул, продолжая разминаться.
— Ну надо же, а внешне все такой же мелкий.
— Не тебе об этом говорить, — отмахнулся Витя и наконец уделил внимание собственной растяжке, откладывая телефон. — Интересно, мне нужно огорчиться или обрадоваться?
Юра вопросительно промычал. Не то, чтобы его интересовали всяческие заморочки питерца, но в утреннюю смену мало кто из детей занимался и собеседника выбирать не приходилось. Между тем у них с Никифоровым зрела небольшая москва-питерская война, сводившаяся пока к легкому поддразниванию над основными стереотипами.У Виктора имелся численный перевес в лице земляка Гоши, Юрка обходился наглостью, по-детски смешливой.
— Я надеялся встретиться с ним в следующем году на Гран-При и, если повезет, на чемпионате мира.
Ну конечно, Никифоров, со свойственной ему самоуверенностью рассуждал о соревнованиях международного уровня так, словно у него сорвалось свидание с девочкой из соседнего класс. Можно подумать, его бы допустили до них. Разбежался.
— Но с другой стороны, ведь взрослый ЧМ будет в Сочи! Как бы мне уговорить Якова взять нас туда? Или, возможно, он снова будет распределен на каком-то из этапов к нам.
Юра здорово сомневался, что тренер сочтет возможность поглазеть на японского фигуриста — достойной причиной для столь дальней поездки. Нет, Фельцман по-своему добр и заботлив к ученикам, изредка угощал народ с катка домашними фруктами и полностью разделял любовь ребят к катанию. Но вот к иностранному мальчишке — навряд ли поймет. Советская закалка, патриотизм и все такое.
— Для этого тебе нужно быть самым везучим человеком на планете, — абсолютно честно отозвался Плисецкий.
— Конечно! А я разве не такой? — засиял белозубой улыбкой Витя, которая смотрелась забавно на расцарапанном лице.
Все же иногда Юре хотелось его пнуть. Особенно когда Никифоров оказывался прав.

На московских соревнованиях на них с Витей напялили одинаковые синенькие костюмчики в облипку, от которых все тело безумно чесалось. Они и еще небольшая группа ребят из других школ вызвались собирать цветы и игрушки с катка после каждого спортсмена и сдавать их сотрудникам, чтобы те уже отнесли выступавшим. Задача не сложная, зато во время выступлений их усадили на первые ряды, и от близости ко льду происходящее казалось сном. Почти все из них еще являлись детьми, ни разу не выступавшими в чем-то более значимом, чем внутриклубные конкурсы. Даже Витя с Гошей, самые старшие, с парой областных в кармане, имели право кататься в юниорах только со следующего года. Однако холодок от катка окатывал коленки, а шорох льда под коньками спортсменов слышался совершенно отчетливо. Не было нужды поднимать головы на экран — выступление и так виделось в мельчайших деталях, вплоть до капель пота на лбу фигуриста и легкой дрожи в ногах перед четверными.
Сейчас Юра уже с легкостью отличал флип от лутца, еще по движениям в заходе на прыжок. Подмечал знакомые ссадины на ладонях, какие появляются только от удара о лед. И это создавало ощущение причастности ко всему происходящему. Несмотря на то, что он не выходил под музыку со своей программой, его уже нельзя назвать сторонним зрителем. От такого что-то в груди отзывалось приятной дрожью.
Угадывать, когда настанет время осточертевшего за последнее дни японца даже не пришлось — достаточно было взглянуть на лицо Никифорова, которое работало точнее таймера. Вот мучительное ожидание прогорело, взорвалось в его глазах и он затих, скромно сидя на самом краешке кресла. Женский голос огласил имя и страну, привычно переврав ударения, а табло над ареной кратко показало турнирную таблицу и переключилось. Юноша у бортика настороженно размялся, выслушивая последние наставления пожилого японца и стройной девушки рядом, и устремился на лед. Нервно облизнул губы, одернул синий пиджак и застыл, тревожно вслушиваясь. Дождался звучания протяжных трелей и ослепительной вспышкой пронесся вдоль борта, набирая скорость, чтобы затем взлететь раз — и тут же другой. С изумлением Юра узнал тройной лутц и тройной же риттбергер. В первые секунды программы?! За его спиной возбужденно загудели, приветствуя решительный каскад. Спортсмен сосредоточенно смотрел перед собой, не отвлекаясь на зрителей и даже не думая сбавлять темпа, хотя казалось бы мелодия шла неторопливо — и прыгнул очередной тройной, на сей раз тулуп. Описал широкую дугу и прыгнул вновь, сальхов в связке с акселем, наверное. Точнее Плисецкий сказать не мог, так как юноша не удержал равновесия, коснувшись льда на миг рукой и сбив настрой перед заключительной частью комбинации. Едва уловимо выдохнул, прикрыв на миг глаза, расслабляясь, и унес себя в изящное вращение. Продолжил набор сложными элементами, катаясь внешне расслабленно, но…
Юра заторможено оглянулся на сокомандника. Что-то было не так, в прокате словно недоставало какой-то части. Необходимой связующей для всех этих компонентов, по отдельности, может быть и красивых. Виктор смотрел во все глаза в полнейшем ошеломлении. Пытаться сейчас у него выяснить, что происходит — бесполезно.
Их подзывают и они вместе с другими детьми уже толпятся у выходов на каток, дожидаясь последних секунд. Фигурист взял себя в руки, показав невероятную по сложности программу. На данном этапе — прямо-таки поразительную техничность, о которой у него даже не подозревали.
И без чужих подсказок, Плисецкий понимал — баллы будут высокими. Запредельно. На катке смолкает музыка, чтобы зал мог разразился овациями. Японец обмирает на секунду, колени его подводят и он падает как подкошенный, обливаясь потом. Нахмуривает брови и поднимается, собравшись с силами, улыбается зрителям и поднимает пару цветов из наиболее близких.
Юрка быстро осмотрелся и набил руки букетами и прочими плюшевыми сувенирами, попытался перекинуть все разом через довольно высокий бортик. И тут же испуганно ахнул, приподнятый чужими сильными руками на полметра в воздух. Пораженно оглянулся на фигуриста, успокаивающе ему улыбнувшегося, и послушно сбросил ворох вещей за ограждение, после чего его чрезвычайно аккуратно опустили. Японец осторожно вышел со льда, притормозив на минуту чтобы надеть защиту, судорожно вцепившись белыми пальцами в пластик борта, и ушел к ликующему тренеру. Мальчишка только сейчас начинает злиться, пытаясь понять: какого сейчас вытворил этот…? Но внезапно пришедшая мысль выбила все негодование из головы. Он оглянулся на Никифорова, сейчас усердно прятавшего разобиженный взгляд, и расплылся в ехидной улыбке.

***

Кацуки в тот день забрал золото, улучшил собственный рекорд, впервые набрав за технику фантастические для него баллы. Но на церемонии награждения стоял хмурым, хотя и отчаянно пытался это скрыть.
Никифоров промучился противоречивыми думами весь вечер и часть ночи, а затем остался в Москве, уговорив юриного дедушку приютить его еще на несколько часов. Заранее сбежал к стадиону и взволнованно караулил у черного входа, а затем окликнул подошедшее японское трио, изо всех сил стараясь ничего не перепутать и произнести максимально четко непривычные японские фразы. В конце концов сдался и, пунцовея лицом, протянул недоумевающему фигуристу сложенный пополам тетрадный лист. Витя мельком подумал, что происходящее напоминает дурацкое аниме, ему еще только юбочки не хватает и чтобы ветер растрепал волосы — иначе бы полное попадание в образ. И, убедившись, что Кацуки разобрал его торопливую фразу, для верности продублированную на английском и японском, сбежал в прохладный лабиринт метро, шалея от собственной дерзости.

«Мне бы очень хотелось увидеть, как вы катаете то, что вам действительно нравится, Кацуки-сан!»

Показательные Витя посмотрит уже дома, едва успев на поезд в Питер. Включит запись трансляции, искусав все губы от нетерпения, и восторженно заорет. Японский фигурист выбирает задорную песню на родном языке, скорее всего что-то из бессмысленной попсы. Меняет безликий костюм на абсолютно хулиганские джинсы и легкую футболку, в которой наверняка чертовски холодно на катке. А во время проката в уголках его губ нет-нет да и мелькнет шальная улыбка. Тот неуверенный огонек, просвечивающий через толщу неуклюжего детского катания, подмеченный Витей в чужих движениях, чуть не потухший в конкурсных программах, вдруг засиял ровным огнем. Японец скользит так невесомо и свободно, как еще никогда прежде. Именно такое зрелище мечтал увидеть в столице Виктор, ради этого погнался в другой город.
Плисецкий шугается его лица на катке все утро, в сердцах назвав «въебавшимся фанатом». Витя пропускает мимо ушей оскорбление, хотя и любопытничает, откуда тот узнал подобные выражения. Юрка в ответ смотрит на него как на дебила. Ах да, как же: Москва, дитя улиц.
А через неделю Никифоров видит в интернет-издании заметку о том, что молодой медалист, сменивший музыку для показательной за день до выступления и полностью переписавший программу, покидает финал Гран-При с шестым местом и расстается со своим тренером.

8

13 лет.

Под конец зимы Виктору передали атрибуты кандидата в мастера спорта. Не обошлось без бюрократических проволочек, как иначе-то, но Яков отмахнулся — отдали и ладно. Небольшая бордово-красная книжечка вкусно пахла бумагой и свежей кожей, с трудом раскрывалась до конца и хрустела при этом. Гоша вертел в руках такую же, и мальчишки с удовольствием сравнивали практически идентичные удостоверения. Сбежав в раздевалку, нацепили значки на воротники ветровок и толкались у зеркала. Милка кружила рядом и пыталась тоже потрогать, сокрушаясь, что родилась позднее на несколько месяцев.
В радостном возбуждении парни провели последние каникулы, а затем их мгновенно впрягли в работу. Юношеское Первенство и Кубок России навязчиво маячили перед носом и если они собирались заявить о себе на весь мир, то время пришло.
Каток неуловимо наполнился людьми, смутно казавшимися когда-то и где-то знакомыми, но без конкретных имен и лиц. Почти из ниоткуда воссоздавались основы программ, которые, конечно, можно крутить и менять по мере разучивания. Музыка, в целом приятная, но ничего не цепляющая. А Виктор только и мог вертеть головой, наблюдая за хороводом вокруг, позабыв о всяком желании спорить. Когда бы, если до полудня погибаешь у балетного станка, в перерыве торопливо обедаешь и тут же на лед, где Яков тиранит и мочалит так, словно искренне ненавидит тебя и всех твоих родственников до седьмого колена. Еще и успеть на примерку костюма как-то надо.
Попович изредка ныл в раздевалке о их нелегкой судьбе. Витя может и последовал бы его примеру, если бы не проваливался в сон всякий раз, когда его оставляли в покое. Он всегда считал фигурное катание тяжелым спортом, но только теперь осознал — насколько. Весной не оставалось сил ни на что, лишь бы доползти от дома до Дворца, от катка до постели. Выжить на тренировке, когда ноги сводило судорогой, и воздух в легких казался раскаленным, а необходимо вставать и прыгать-прыгать-прыгать.
В редкие дни отдыха Виктор просто валялся в кровати, растекаясь по ней в блаженстве. Обнимал Маккачина и извинялся перед другом за то, что их встречи стали такими короткими. Пересматривал на экране мобильного московскую запись, завороженно следя за сложнейшими вращениями и разящими дорожками, пытаясь представить: а сколько Кацуки вложил труда в свои прокаты? Как много он времени проводил на льду или тренажерном зале, чтобы его движения казались обманчиво-легкими и будто не требующими усилий. Переворачивался на спину, уставившись в побеленный потолок и понимал — много. Несоизмеримо много.
Однажды вечером Витя пересекся с отцом. Редкий случай, когда работа и спортивные занятия позволили им обоим поужинать вместе. С телевизионным гулом на фоне, он рассматривал незаметно постаревшее лицо папы и будто помутневшие серые глаза. Внезапно тот отвлекся от собственных мыслей, взглянул на сына и устало улыбнулся.
— Ну что, Витюш, как дела в школе, на катке?
Мальчик пожал плечами, отпивая чай с молоком.
— Неплохо. Зимние сдал без троек. А с Гошей и дядь Яшей второго уезжаем на соревнования.
— Куда на сей раз?
— Сначала Новгород, до шестого. Потом в Саранск, примерно так же.
— Накатаешься ты будь здоров, — присвистнул мужчина, склонив голову набок и приложив задумчиво пальцы к губам. — Тогда Макку в следующее воскресенье Лидии Георгиевне отвезем. У меня тоже поездка намечается, во Владимир.
Витька кивнул. Бабушке можно доверить кремлевские часы вместе со звездой над ними, она сохранит.
И в понедельник трясся в поезде, позевывая. Попович с Фельцманом уже успели закутаться в одеяла на нижних полках и сладко засопеть, а вот ему не спалось. Без Бабичевой уезжать казалось странным, привыкли всегда путешествовать квартетом. Хотелось позвонить и извиниться, хотя и не за что вроде. За окном медленно пробуждался розовый рассвет, а мерное легкое покачивание усыпило и его.

***
Кубок России пролетел незаметно, отпечатавшись в памяти только парой запомнившихся моментов, но, в общем, стерся довольно быстро, не отличаясь от других соревнований. Да, масштабнее и многолюднее, а лица вокруг знакомые — встречались либо на областных, либо на московских. На жеребьевке Никифоров невозмутимо сидел в спортивном комплекте (приобретать выходной костюм не имело смысла — безумные темпы роста не снижались), а вокруг вышагивали изящные девушки в платьях под руку с юношами в строгих рубашках, почти сплошь парники и танцоры. Во время разминки парни постарше вполголоса обсуждали голубовато-белый образ Виктора, не особо скрывая веселья. Витя тоже не стал смущаться, открыто улыбнулся им в лицо, когда на табло высветилась сумма баллов, бьющая всех присутствующих на голову. Зато Гоша затаил обиду, перенервничав во второй день и заняв лишь четвертое место. С этим тоже нужно было что-то решать, так как сезон закончится, а с Поповичем еще на одном катке тренироваться. Но Георгий показал себя лучше, чем Витя поначалу на него думал, что одновременно стыдило и радовало — он перебежал ко второму тренеру и в ударном режиме начал подготовку к следующим отборочным. Даже на пару с Бабичевой пожелал удачи в Гран-При.
И происходящее казалось удивительным. Виктор на цыпочках обходил квартиру, трогая все вокруг, словно пытался впитать в себя суховатую и теплую атмосферу дома перед отъездом. Не верил до конца, что скоро отправится на международные соревнования. В первый раз за границу и сразу с туром по Европе: Острава, потом Таллин. И если очень-очень повезет, если все-все получится — на Лазурный берег Марселя.
Два российских кубка после некоторого размышления заняли место на крышке пианино, потеснив горшки с цветами. Виктор позволил себе немного ими полюбоваться, наслаждаясь робким еще торжеством, пробуждающимся чувством гордости в груди. Сжал в кармане крышку мобильного, на котором недавно листал сводки спортивных новостей и решительно нахмурился. Гоша может сколько угодно изображать оскорбленную добродетель, но Виктор никому бы не отдал выцарапанные награды. Да, они оба старались и трудились, но это не его вина, что у кого-то получилось лучше.
В Чехии боевой настрой чуть дрогнул. Никифорова окружили совершенно незнакомые люди и чужие стены, захлестнуло новыми тревожными ощущениями. Особенно ударило по уверенности то открытие, что вокруг не говорили ни слова по-русски. Чешский звучал очень похоже, слух улавливал сходные корни, но они произносились до того причудливо и быстро, что уловить смысл становилось не так легко. В спорткомплексе, к ужасу Виктора, большей частью присутствовали иностранцы, и все общались на английском. Школьного курса отчаянно не хватало, а обычно с легкостью запоминающий новые фразы ум сдался после первого же десятка.
Ситуацию спасал Фельцман, ставший истинно незыблемым маяком стабильности в океане страстей. Он спокойно вел беседы с комитетом и небольшим количеством прессы, ими заинтересовавшейся, на четком британском. Перевел Витины часы на местное время, выписал расписание для парней-одиночников и заставил вызубрить как «Отче наш», чтобы случись чего Виктор знал, где и когда обязан быть.
Утром перед короткой Яков заметил дрожащие пальцы подопечного, натягивающего одежду излишне медленно, и обматерил на чем свет стоит. Громко, не сдерживая голоса, на исконно-русских выражениях, которые наглецу Плисецкому и не снились. Никифоров слушал, разинув рот, с таким восторгом, открывая для себя новую черту сроднившего тренера. Чувствовал привычное, родное — точно никуда с питерского катка и не уходил, и иррационально успокаивался. Дядя Яша давно знал, что иногда Витю необходимо метелить почем зря, иначе дурь из головы не выбить. На тренировках сдерживался, предпочитая иной подход, взращивая в спортсменах сознательность, а теперь понял — надо давить, сам Витя не справится.
Перед короткой фигурист внутренне подобрался, насколько смог. Зачесал длинные волосы в тугой высокий хвост, затянул шнуровку и поправил костюм. И вышел на каток, разом успокоившись. Рядом скользили иностранные спортсмены, трибуны переговаривались на всех языках мира и на них уставились десятки камер. Но кое-что, помимо Якова Давидовича, оставалось неизменным.
Лед был во всех отношениях таким же, как в привычном Ледовом Дворце. Коробка имела точно те стандартные размеры, что и каждый каток, на котором Виктору пришлось побывать. Даже бортики казались похожи, увешанные малопонятной рекламой.
Расслабиться оказалось проще, чем он думал поначалу. Стоило только прикрыть глаза, не обращая внимания на публику, и вслушаться в строгое напутствие тренера, представить — это обычная тренировка. Он сейчас откатает въевшиеся под кожу движения, а из-за борта заорет что-то недовольное Юрка, Милка посмеется с другого конца площадки и прыгнет к нему Попович, в духе: отойди, сейчас я покажу как надо.
Виктор улыбнулся и направился к центру арены. В теле гудело предвкушение.

***
Он выполнил короткую на отлично. Дорожки и проклятые вращения казались идеальными. Чуть запнулся на выезде из ненавистного тройного акселя, исправился на лутце и дожал во второй половине каскад флип — тулуп. Показал результат лучше, чем в России, но по промежуточным итогам занял третье место.
Виктор потрясенно молчал всю дорогу до отеля. Как, вот как можно кататься еще сильнее?! Дома никто даже близко не мог подобраться к его баллам, а здесь… «Тут тебе не там, Витек». Шестнадцатилетний китаец и мальчишка из Швейцарии наглядно показали — не суди по родине весь мир, на ней свет клином не сошелся. Эта, в общем-то, очевидная мысль прежде не приходила ему в голову и теперь прочно в ней укоренилась.
На третьем месте далеко не уедешь, даже если получится удержать его завтра. А еще второй этап и плакал финал. Прости, Гош, бахвалился и не смог.
Под душем Витя вцепился в волосы и резко дернул, до боли, коря себя за упаднический дух. Ничего пока не кончено, разрыв между золотом и бронзой составлял пять очков с копейками. Опускать руки нельзя ни в коем случае, все решаемо.
Под бдительным взором Фельцмана он устроился за столом с блокнотом и телефоном, просматривая собственную произвольную с Кубка России.
— Яков Давидовыч, как мне сократить разрыв? Я хочу поменять прыжки.
Тот, кряхтя, пристроился рядом, заглянул в исписанные листы. Нахмурился:
— Аксель не трогай, ты не вытянешь его во второй половине, как и лутц. Но вот третий каскад можно и взять, — отобрал ручку и набросал несколько вариантов. Обвел самый эффективный. — Идем утром и смотрим, какой потянешь. Осилишь — будут тебе шесть баллов сверху. А нет — так смотри, Вить, бронза лучше, чем ничего.
Мальчик кивнул, запоминая комбинации. Повторил на полу номера несколько раз, чтобы тело запомнило и свалился на кровать. Голова слегка гудела, ровно как и ноги. Услышав как на соседней кровати укладывается тренер, отвернулся, доставая из рюкзака наушники.
— Долго не сиди, не выспишься — сразу можем уезжать, — наказал Яков перед сном.

***
На Ледовой арене мандраж накатил с новой силой. На открытом прокате тряслись уже не только пальцы, а лед словно самовольно выезжал из-под коньков. Витя последний раз столько падал в далекие восемь лет. И ему постоянно казалось, будто на него направлены взгляды каждого в помещении, и все шепчутся о нем, посмеиваясь. Это выбивало из колеи и, на удивление, немного злило.
Яков пригрозил отменить тренировку, если сие безобразие продолжится и, худо-бедно, фигурист собрался. Несколько раз прогнал новую версию произвольной и чуть расслабился, убедившись в своих силах. Даже попробовал любезно улыбнуться корреспонденту местного телеканала, очевидно, зря, так как тот резво направился к нему с намерением взять в оборот молодого русского спортсмена. Фельцман тут же оттеснил его от подопечного, согласившись ответить на пару вопросов.
Украдкой вздохнув, Никифоров прислонился к бортику, теребя в ладонях кончик хвоста. И услышал за спиной чуть слышный выдох:
— Wow, chéri fleuron! — Вау, какой милый цветочек!
За ним наблюдал другой фигурист, показавшийся весьма смущенным тем, что его заметили. Чуть поколебавшись, он робко улыбнулся и подъехал ближе, также облокачиваясь на бортик.
Никифоров вернул приветствие, и, не желая показаться невежливым, с усилием воскресил в памяти багаж слов, причем больше почерпнутый не из учебников, а интернет-форумов.
— And what should I say in answer? — И что я должен ответить?
Мальчишка удивленно приподнял брови, видимо, не ожидавший от него попыток завести беседу, но с явным удовольствием продолжил, также переходя на английский:
— Редко вижу кого-то, говорящего по-французски. Не самый популярный язык.
— Я им тоже не владею, но ты использовал распространенное выражение.
— Оу, это было недоразумение. Не хотел тебя обидеть. Виктор, верно?
Собственное имя в чужом произношении звучало непривычно, превратившись в занятное Викто́р. Но собеседника окликнул тренер и он с сожалением махнул рукой, ускользнув на другую половину катка. Запоздало Витя припомнил, как его звали — швейцарец Кристофф, располагающийся на строчку выше в рейтинге. Чуть проследив за ним, он решил, что, наверное, тот неплохой человек и они могли бы еще пообщаться. Только стоит научить его правильно произносить «Ви́ктор».
Перед произвольной он успел умыться и прохладная вода несколько успокоила взбудораженные эмоции. К чему лишние нервы? В конце концов, он просто сделает все, что сможет.
Вновь выйдя на каток, Виктор постарался максимально сконцентрироваться. Прогнал в голове компоненты, напоминая очередность и проследив за жестикуляцией. Он намеренно изменил только прыжки — иначе бы пострадала хореография и интерпретация. Черт его знает, как воспримут чешские судьи другую версию, не хотелось рисковать попусту.
Сделал круг, привыкая к ощущению льда под ногами и простенький одинарный аксель, чисто для настроя. Минута перед включением музыки подошла к концу и он принял позу в центре. Тело среагировало быстрее разума и под первые мотивы само начало двигаться. Пока руки описывали изящные жесты, Виктор судорожно пытался понять — не рано? Он же не выдал фальстарт? Усилием воли задвинув звоночки паники, скользя в легком пируэте, плавно набирая скорость. Открывал программу его сильнейший каскад: тройной лутц с тройным тулупом. Внимательно вглядываясь назад, подобрал момент и прыгнул, еще в воздухе почувствовав, что элемент вышел удачным. Абсолютно не задумываясь, сразу как опорная нога коснулась поверхности, бросился в тулуп, следя за собственным положением. Расслабился только на выезде, удивляясь, как аккуратно все вышло.
Размеренной дорожкой расчертил каток, собираясь перед акселем, но отвлекся, не уследив за всеми деталями как должно. Выставил вперед руку, не дав себе завалиться и тут же оттолкнутся, восстанавливая равновесие. Затопила обида — самый ценный прыжок теперь выйдет со штрафом, но уже поздно горевать. Впереди еще шесть и их необходимо выполнить идеально. Он вслушался в мелодию, пользуясь ее замедлением для того, чтобы восстановить дыхание. Пластично изогнулся в кораблике, перешел на нужное ребро, срываясь во флип. Любимый элемент не подвел, вернув уверенность и внутреннюю гармонию. А затем пришло осознание — сейчас или больше никогда в этом сезоне.
Заканчивалась первая половина и именно здесь находился тройной лутц, второй по стоимости. Если сделать его позднее, всего на сорок секунд — пойдет прибавка за усталость. Яков будет ругаться, очень, зная Витины пределы стойкости.
Чувствуя себя непроходимым идиотом, Виктор пододвинул вращение в плане, уходя в него раньше срока. Сейчас, совсем скоро ритм изменится и можно будет вставить лутц между другими. Дождавшись, почти сразу, без перехода прыгнул тройной тулуп, осознавая — зря. Перед глазами путалось, вестибулярный аппарат не успел вернуть стабильность и приземляться пришлось на обе ноги. Сжав зубы, он выругался про себя. Но главное — удержался, падение вышло бы страшнее. Выстраданный лутц послушно себя показал, как и двойной каскад. Оставались последние два прыжка, но Виктор уже задыхался, не в силах вдохнуть полной грудью. Мышцы почти не чувствовались, а ноги потеряли значительную долю чувствительности. Он не ощущал тела, управляя им на одних инстинктах. На спине костюм противно прилип к коже, вниз соскользнул пот, почти сразу впитываясь в ткань.
Никифоров прикусил язык, чтобы поддержать сознание в ясности. Напряг остатки выносливости и выполнил тройной каскад, чудом умудрившись не сорвать заключительный двойной тулуп. В этот момент он от всей души ненавидел собственную музыку, умоляя ее закончиться побыстрее, иначе ноги не выдержат и он рухнет прямо сейчас под взглядами судей. Едва различая звуки от шума в ушах, сжал кулак в драматичном жесте сильнее чем требовалось, впиваясь ногтями в ладонь. Пережил последний двойной аксель, вымучил ровную финальную позу, застыв в ней точно на секунду и сломался. Выжатый абсолютно до суха соскользнул на лед. Воистину, обжигающий холод показался ему райским наслаждением. Сделав пару глубоких вдохов, заставил себя подняться и торопливо раскланялся болельщикам. Скользнул к выходу и рухнул в горячие руки Якова, вовремя его подхватившие. Тот затряс его, шепча на ухо:
— Давай, Вить, не умирать. Рано еще!
Вдвоем они преодолели несколько метров до диванчика в уголке для слез и поцелуев и благополучно упали на него, под добрые смешки операторов.
Кажется, Виктор отключился на пару минут от окружающего мира, потому что тренер встряхнул его, указывая на экран. Цифры расплывались. Никифоров точно помнил, что за короткую у него семьдесят шесть баллов. Прищурившись, он разглядел сто шестьдесят три и четверть. Мозг сосчитал быстрее компьютера. В сумме без долей выходило двести сорок чертовых очков.
Виктор закрыл глаза. Вот и все. Больше он ничего изменить не в состоянии. Дальше катался Кристофф и китаец, то ли Чен, то ли Чоян. Джакометти как раз снимал защиту с лезвий, затем оглянулся и показал большой палец. Витя улыбнулся. И решил, неважно какими выйдут сегодняшние результаты, обменяться с швейцарцем контактами в соцсетях.

***
Виктор обогнал их на полбалла. Точнее, на ноль целых и сорок девять сотых. Поначалу даже поверить не мог, просто зажал рот руками и шокировано всматривался в турнирную таблицу. Знал, если отпустит руки — заорет от восторга, а вокруг камеры, неприлично. Их мгновенно окружила толпа, выкрикивая что-то на английском, чешском и еще черт знает каких языках, они все равно смешивались в единообразную какофонию.
Более менее способность связно мыслить вернулась лишь к вечеру, ровно перед самой церемонией награждения. Стоя перед тяжелой шторой, в коридоре у переполненного катка, Витька в ужасе вцепился в рукав тренера:
— Дядь Яш, а что делать-то?!
Тот внезапно подавился словами, расхохотавшись. Никифоров так не трясся перед соревнованиями, как сейчас. Утерев слезы, Фельцман толкнул его вперед, бросив напоследок:
— Гимну вслух не подпевай и все обойдется.
Ничего не обошлось, вот ни фига. Витя позабыл нагнуться на вручении медали, не среагировав даже когда судья тактично кашлянула. Кристофф — святой человек! — дернул его за локоть, намекая. Пока играла незабвенная «Россия священная наша держава», уши Никифорова полыхали ярче Олимпийского огня.
Затем их все-таки отловили журналисты, бескомпромиссно приперев к стенке. Но к счастью среди их полчища нашлась одна россиянка, и Виктору не пришлось краснеть снова. Осторожно подбирая слова и внимательно следя за реакцией тренера, он отделывался общими: «Понравилось, сложно, постараюсь еще».
Распрощался с Джакометти, взяв с него обещание порвать «kak tuzik grelku» всех в Дрездене, чтобы вновь сойтись во Франции. Уже в аэропорту залез в интернет, хмыкая над собственными фото и забавными прозвищами, которыми наградили чехи полюбившегося им русского мальчонку. Милка и Гоша, паршивцы, прислали смс, что чуть не померли от хохота во время трансляции.
Затем вдруг замер, осененный идеей. Снова залез в сеть дабы проверить и оказался прав.
Он напрочь позабыл, что Финал юниорского Гран-При и взрослого проходит на одной арене. Более того, в общие дни! И Виктор пребывал в абсолютной уверенности, что Кацуки уже прошел национальные.
Фигурист уткнулся носом в рюкзак и едва слышно застонал. Наивное сердце пыталось вырваться из груди.